Тени возвращаются - Страница 41

Зарывшись поглубже в теплые одеяла, он поцеловал ладонь и прижал её к сердцу. Держись, тали, и не думай, что я забыл о тебе. Я выберусь отсюда и найду тебя, чего бы мне это ни стоило.

Когда он уже засыпал, в надежде, что ему приснится Серегил, ему пришла в голову мысль, что надо бы спросить, что же сталось с другими рабами, о которых упоминал Кенир: с теми, которые были угодны хозяину.

Глава 17. Добрые Слова, Дурные Вести

— ХАБА? -

Прохладные пальцы и аромат духов Азриэль вынесли Серегила на поверхность из бездны забвения. Во сне он видел её лицо, озаренное мимолетной улыбкой, доброе, каким оно бывало почти всегда в те годы, что она выращивала его. Но были сны, когда он снова был мальчишкой, и снова стоял перед судьями в Сарикали в перепачканной кровью тунике, а его сестра плакала.

И каждый раз эта смешная кличка — Хаба, "черная белочка" — шепотом возле его уха. Азриель первой назвала его так, а потом подхватили все, кто любил его — друзья, Кита, сестры…

Ну, ещё раз.

Хаба, вернись к нам.

Haba, проснись.

Проснись…

— Ты, наконец, проснулся? Открой глаза, чтоб я могла видеть.

То был голос женщины, говорящей на языке ауренфейе.

Серегил тихонько застонал, когда его похлопали по щекам:

— Мидри, не надо. Больно.

— Проснись же. Тебе надо выпить вот это.

Сознание возвращалось медленно.

Сначала он почувствовал огромную тяжесть, затем этот запах, затем то, как безумно трудно открыть глаза. По его глазам провели чем-то влажным и прохладным, потом то же самое — по лбу и щекам. Кто-то, видимо, умывал его.

— Азриэль?

Слова давались трудно, он практически шептал. Во рту у него пересохло, он еле ворочал языком:

— Где я…?

Он не помнил, как попал в Боктерсу. Что-то такое случилось…

— Открой глаза, сынок.

Сынок? Так к нему обратился бы чужой человек, но никто из его семьи. Он, наконец, разлепил веки, и увидел, что лежит в кровати под балдахином, в слабо освещенной комнате. Где-то за пологом кровати горела свеча, а возле кровати вырисовывалась темная фигура, лица которой не было видно. И тут же клочками воспоминаний всплыло: черная бесформенная масса, надвигающаяся на него и ужасающее зловоние мертвечины…

Драгоргос!

Но сейчас, здесь были лишь запах воска и едва уловимый аромат духов Азриеэль, все еще висевший в воздухе.

Слишком слабый, чтобы пошевелиться или хотя бы повернуть голову, он повел глазами в сторону женщины, желая услышать дружеский голос.

— Ну вот, так-то лучше.

Да, то была женщина, но не его сестра.

— Где я…? — спросил он едва слышно.

— Тихо, тихо, успокойся. Ты очень сильно болел.

Когда она наклонилась вперед и поднесла к его губам костяную ложку, он увидел, что перед ним совсем старуха. Длинная белоснежная коса лежала на её плече, и всё, что было видно поверх вышитой вуали — изъеденное морщинами старческое лицо.

Прохладная ключевая вода потекла по его пересохшему языку, и он с жадностью сделал глоток, хоть она обжигала его, как огонь. Он попросил ещё.

От блеклых голубых глаз над вуалью побежали лучики морщинок, выдавая невидимую улыбку старухи:

— Ну давай, ещё немного. Только не спеши. Мы не думали, что ты выживешь, сынок.

— Кто мы? — спросил он, сделав очередной глоток.

Она лишь слегка покачала головой, вновь поднося питье.

— Моя сестра, — он сделал новую попытку, полагая, что она могла плохо слышать его: — Я думал…

— Азриэль, не так ли? Ты называл её имя не раз. Это твоя сестра?

— Она здесь?

Аромат духов ему не приснился. Он всё ещё ощущал его.

— Нет, и радуйся этому, — ответила она, помотав головой.

— Что? Прошу Вас, скажите мне, где я, — взмолился Серегил.

— В доме нашего хозяина, где же ещё.

Её скрюченные пальцы взметнулись к серебряному ожерелью на морщинистой шее. Тогда Серегил заметил застарелую круглую метку на ее предплечье.

— Так Вы рабыня?

— Конечно. Так же, как и ты.

Она протянула руку и коснулась какого-то предмета, охватывавшего кольцом его горло.

— Что это? — насторожился он, хотя и сам уже почти все понял.

— Твой ошейник, сынок. Теперь ты такой же раб, как и остальные в этом доме. Хотя, увидев размер следа от драконьего укуса, я очень удивилась, что ты очутился здесь. Возможно, счастье покинуло тебя, а?

Она медленно поднялась и направилась прочь от кровати:

— Теперь отдыхай. Скоро я вернусь и принесу тебе что-нибудь поесть.

— Нет, погодите. Прошу Вас!

Ответом ему был тихий звук затворяющейся двери.

Подавленный и сбитый с толку, он беспомощно посмотрел на темный полог кровати. Ему следовало собраться с мыслями, да поскорее!

Но это оказалось так трудно. Он чувствовал себя совершенно разбитым и одурманенным лекарствами. Даже от простых попыток сосредоточиться, он дышал так, будто поднимался в гору, а не валялся на спине, как король.

Она сказала, что он был при смерти: что ж, это вполне ощущалось. Всё его тело болело, и особенно сильную, пульсирующую боль он испытывал в нижней части правого предплечья, и внизу левой икры, где те касались простыней.

Простыни? Его спутанное сознание шло своими собственными путями. Он согнул пальцы одной руки, нащупав шелковистую ткань и податливую мягкость матраца. Когда это рабам стелили такие постели? Или та женщина под вуалью — высокопоставленная особа? И он чего-то не понимал?

Но нет, он припомнил кое-что из того, что происходило с ним на корабле: грубые цепкие руки, жуткая боль и запах собственной плоти, прижженной каленым железом, всё это — сквозь туман болезни.